Виктория Ивлева: “Совесть Фотографа”

Дело художника, обязанность художника
видеть то, что задумано,
слушать ту музыку, которой гремит
“разорванный ветром воздух”.
Александр Блок. Интеллигенция и революция. 1918 год.

Взятый Блоком в кавычки «разорванный ветром воздух» – это из отрывка про «птицу-тройку», который всех в моем детстве заставляли учить наизусть: «Русь, куда ж несешься ты? Дай ответ. Не дает ответа. Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земли, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства».

Воздух «не разрывался в куски» в моей стране с начала 1990-х, он становился все более и более неподвижным, а 9 декабря 2011 года и вовсе исчез.

На следующий день, 10 декабря, напрочь задохнувшаяся Москва вышла на Болотную. (Вышли и другие города, но все-таки в нашей вертикализированной стране главное – это что делается в Москве, и да простят меня все остальные жители России – не я эту вертикаль создавала). Мы вышли за воздухом, за правдой, мы вышли, потому что проснулась совесть, потому что оказалось невозможным терпеть, когда тебе ТАК врут и когда тебя ТАК не принимают за человека. Такого количества людей, фотографирующих себя и других как на первой Болотной, я не видела уже очень много лет. Профессиональные камеры и какие-то пластмассовые мыльницы, всевозможные айпады и айфоны, мобильники и видеокамеры, и всюду – веселые, давно не виданные лица счастливых людей.

Тогда, по-моему, ни у кого не было сомнений, выходить или нет, сказать свое слово против упырей или нет, сражаться за восстановление попранного достоинства или нет.

После митинга на Болотной площади московские фотографы всех поколений получили мэйл с текстом: «Все, кто снимал на Болотной! Давайте вместе делать историю страны! Вы зафиксировали важнейший этап пробуждения от десятилетней спячки. Дайте людям увидеть, как они прекрасны, когда свободны! Соберем выставку фотографий с Болотной…» Из 525 присланных работ были отобраны 60, которые были показаны на митинге 17 декабря прямо под открытым небом на Болотной набережной – отпечатанные в крупном формате, привязанные белыми ленточками к милицейским ограждениям.

Дальше ресурс стал приумножаться снимками с последующих митингов, и в результате создался проект «Фотографы – на улицу!» Лучшие фотографии каждый раз вывешивались на ограждениях или прямо на деревьях – на митингах на проспекте Сахарова и на Болотной-2. Весной самые интересные фотографии проекта демонстрировались в Центре Фотографии имени братьев Люмьер. Я горжусь, что имела к этому проекту самое непосредственное отношение.

А потом пришло 6 мая, новая Болотная площадь и выставленный властью против народа ОМОН. Вот там-то я впервые и услышала от нескольких коллег – ну что ты лезешь, наше дело снимать, не надо с ними разговаривать, мы всего лишь собиратели информации. И не более того.

Как это – собиратели информации? Рядом со мной бьют человека – а я просто собираю информацию? Против меня и моего народа выставляют солдатиков или курсантов – и я не воспользуюсь возможностью с ними поговорить? То есть я не использую свое право быть человеком? А для чего я тогда им родилась? Что во мне первично и что вторично? Фотоаппарат стоит впереди совести? Если это так – то кто же я тогда?

И я вмешивалась. Оттаскивала ОМОН от каких-то парней и девчонок (мне было не важно, виноваты они или нет, мне хватало того, что ОМОНа было много и он был вооружен), цеплялась за рукава и штаны полицейских, орала что-то типа «Сарынь на кичку!», пыталась соорудить живую цепь из женщин, которая бы встала между солдатами и протестантами (увы – мне это совершенно не удалось, со мной рядом не встала ни одна женщина, ни одна!). Потом, позже, я раздавала листовки, агитировала милиционеров и солдат, вставала в групповые и одиночные пикеты, мерзла в минус 25 у Госдумы, когда принимался людоедский «антисиротский закон».

Меня вот этому вмешательству в происходящее, вот этому неравнодушию ко всему вокруг научила, между прочим, война. Именно там, на теперь уже далекой от нас Карабахской войне, я вывела для себя формулу: я всегда на стороне слабого – того, кому плохо именно сейчас, в эту секунду, прямо передо мной. И я не жалею, что чего-то не досняла или сняла хуже, чем могла. Но, может быть, благодаря мне кто-то остался жив. И что – это можно сравнить с самой лучшей в мире фотографией? Да вы смеетесь, что ли?

И вообще, почему я должна молчать и делать вид, что мне все равно, если мою страну душат и калечат? Журналист должен быть бесстрастным? Кто Вам это сказал? Журналист должен каждой своей клеточкой, сердцем своим сражаться за правду.

Вот сейчас плохо России. И я иду ей на помощь – так, как могу, умею и считаю нужным. Когда страна превратится в застенок, ни я, ни мой фотоаппарат, ни мое перо не будут нужны уже никому.

Много лет назад, в Руанде, я перестала снимать и стала развозить раненых и умиравших от голода людей по госпиталям и приютам. Я выбрала тогда человека, а не профессию. Вот и сейчас, защищая Россию, я выбираю людей, в ней живущих. И это для меня важнее профессии.

Меня этому учили мои родители. Меня этому учила русская литература, которую никто еще пока не отменял. И я не имею права предать ни их, ни ее. Я не имею права предать себя.

Но выбор каждый для себя делает сам.

Закончу строками из эссе Марины Цветаевой: ГИБЕЛЬ ПОЭТА – ОТРЕШЕНИЕ ОТ СТИХИИ.

PS. Высший пилотаж, мало кому доступный: история обожженной напалмом вьетнамской девочки, бегущей по дороге. Этот снимок фотографа Ника Ута знают почти все. Но не все знают, что было дальше. Ник Ут на машине отвез девочку в больницу и навещал её потом, – ей пришлось пережить семнадцать операций. Через 28 лет на приеме у английской королевы Ким Пхук (так звали эту девочку) сказала – ОН СПАС МНЕ ЖИЗНЬ.

Текст: Виктория Ивлева